Анатолий Онегов

      Я всегда верил, что у каждого лесного озера есть свой собственный характер. Цвет воды, берега и даже солнце, уходящее по вечерам за бахрому елей, у каждого озера были только свои. Своими были и ветры. Тупому дневному шквалу, явившемуся с востока, или рваным безумным торокам*, примчавшимся с запада, каждое озеро отвечало своей волной, своим голосом. Когда ветры уходили, терялись в еловых островах, озера стихали и оставались наедине с таежной тишиной. И даже эта тишина была у каждого озера особенной.
      Цвет воды в озере определяли его глубина, состав дна и высота берега. Неглубокие озера с чистым песчаным дном казались светлыми. У таких озер были невысокие приветливые берега. Низкие берега не всегда защищали воду от ветра, но ветры на открытых светлых озерах никогда предательски не крутились, шквал и волны всегда катились здесь в одну и ту же сторону, и рыбак мог заранее предвидеть неприятность. На таких озерах было просто даже в самую тяжелую волну, просто от того, что ты издали видел каждый спасительный поворот берега и хорошо знал, откуда свалится сейчас на тебя крутой пенный вал.
      В летнее время ветры над озерами задерживались недолго, они быстро уставали баламутить воду, стихали, а следом за ними успокаивались и светлые озера.
      Светлые озера были отходчивыми, и их характер чем-то походил на характер крепкого лесного старика, что добро встретит тебя с дороги, напоит чаем, молоком, выложит на стол пироги, внимательно выслушает, приготовит постель, пожелает назавтра легкого пути, а то и проводит тебя до начала тропы... Проводив тебя, старик вернется домой, прихватит весло, кошелку, топор, еще что-нибудь, что может пригодиться в дороге по озеру, все это старательно разложит в лодчонке и отправится выбирать сети.
      Сетей у старика немного. Когда не мешает ветер, поднять их просто. Но когда ветер уж чересчур разойдется, когда неудобная волна да еще дождь и нет рыбы, старик может вернуться домой хмурым и тяжелым, как наше Домашнее озеро перед непогодой. И не дай бог досадить старику шуткой или обидой...
      Но на Домашнем озере не бывает долго крутых волн. Ветер всегда обрывается вовремя, и озеро быстро отходит, успокаивается. Полчаса, а то и меньше Ч и к Домашнему озеру, и к старику уже можно подступиться, можно спросить у старика заплечник, весло и даже лодку. Старик поднимется с лавки неохотно, но все-таки поднимется, Пойдет и уже без всякого сердца отдаст тебе все. Так и наше озеро всегда отдаст много рыбы после тяжелого густого ненастья.
      Я люблю наше Домашнее озеро, люблю его свет, волну, ветер, люблю косые стены тростника, туман и даже тоскливые голоса гусей, улетающих на юг. Я люблю его спокойную тишину, ласковую тишину родного дома. И всякий раз, возвращаясь из леса, с других глубоких и темных озер, я все ясней и ясней понимаю, что люди, построившие здесь деревню, пожалуй, выбрали в тайге самое приветливое, веселое место.
      Я хорошо знаю наше озеро. Знаю все его отмели и луды, косы и мысы, знаю каждую затонувшую корягу, каждый подводный камень, могу неплохо ловить рыбу и здесь, никуда не ходить, но не ходить не могу Ч ведь там дальше, в тайге, есть другие, отхожие, озера. лОтхожие, валимо, происходит от слова лотходить, уходить от известного, от своего Домашнего озера. И мы изменяем родной воде, изменяем все: и я, и дедка Степанушка, и другие рыбаки. Мы идем по тропам через болота, устаем под тяжестью нош, но все-таки идем и идем подчас к менее богатой добыче. Мы оставляем светлое, веселое озеро ждать нас и идем к другим глубоким и не до конца известным озерам.
      Дедка Степанушка ходит только на Елемское озеро. Озеро глухое и темное. Его берега выглядят сумрачно и неприветливо. К ночи берега совсем нависают над водой. Но если развести огонь, то тайга немного отступает и я так стоит, прислушиваясь к каждому твоему шороху. Кажется, что в этой ночной тайге тебя всегда что-то ждет. Но это ждущее совсем не страшное, а сказочное и необычное, как лесные легенды о кладах и Чертушке. Такие сказки и рассказывает мне дедка Степанушка. Мы встречаемся с ним на обратном пути у развилки дорог. У дедки новые часы, он носит их в футлярчике. Часы куплены недавно, и старик верит только им даже тогда, когда забывает заводить. Когда дедкины часы не убегают и не отстают, мы встречаемся с ним под нашей осиной вовремя. Но чаще я жду дедку.
      Первой из кустов всегда появляется скромная ласковая собачка Лапка.. Собака пустая для охоты, но дедка ее бережет. Сам он вырастает на тропе неожиданно и бесшумно в сумраке вечернего леса, и тогда я начинаю понимать, как умудряется тяжелый медведь неслышно передвигаться по тайге. Потом мы курим. Дедка не любит табак и дымит просто так, за компанию. Он долго мусолит окурок, иногда кашляет и всегда прячет огрызок сигареты до следующего станка**. Мы поднимаемся и бредем дальше к нашим лодкам. Лодки на Домашнем озере. Лапка не уходит от нас далеко. Она крутится под ногами, чего- то боится. Может, боится ночи, тресков, шорохов, черных выворотов корней Ч вы- скорей. Порой такой выворот-выскорь по является на тропе вдруг и, наверное, кажется Лапке чем-то одушевленным... А мы идем, думая, пожалуй, только об одном: как бы неверный сучок не поранил в темноте лицо.
      Дедка останавливается еще раз, и мы снова курим. У старика берестяной заплечник. В заплечнике рыба. У меня тоже рыба, но только в рюкзаке. Дедка ощупывает ее через брезент, прикидывает размер...
      Ч Чертушка-то опять рыбы давает... Скольких-то вынул?
      Ч Девять щук.
      Ч Завтра этого не давает. Шести принесешь.
      Назавтра я возвращаюсь по тропе один. Я знаю тропу, верю ей, но все-таки тороплюсь домой. Наконец лодка и далекий огонек на берегу. Он все ближе, и у костра встречает меня старик. Нет, он не спрашивает, не проверяет свое вчерашнее пророчество, но я знаю Ч ждет. И я говорю правду:
      Ч Шесть поймал.
      Ч Завтра только трех давает. А то и не ходи за тремя-то Ч здесь изловишь.
      Я не верю, снова иду и приношу только две щуки. И снова иду. Но возвращаюсь совсем пустым... Что это? Фаза луны? Погода? А может, и Чертушка? Может, я чем-то досадил ему?.. И снова пусто... А вечером дедка Степанушка рассказывает. мне новую лесную историю-легенду...
      ...Тянули невод. Вытянули, а Он и сидит. Усы длинные, волосы долгие. Человек? Да вроде нет. И невесело так смотрит и ждет, что скажут. Одни говорят: лУбить. Чертушка косо посмотрит, жалостливо так скрутится. Другие говорят: лОтпустить Ч Он и засмеется. Ну, прямо человек, только в волосах и не причесан... Отпустили. Зимой дело было. Сеть подо льдом протянули, тоню завели, полно рыбы... Чертушка и сейчас, жив. В лаптях был тогда-то. Я не видывал, а вот старик мой знавал...
      СтарикЧ это отец. Это дедкин отец ловил рыбу на Домашнем озере и вместе с другими рыбаками вытянул на берег Чертушку. Тогда Чертушка послал много рыбы.
      Есть Чертушка и у меня на Верхнем озере. Озеро почти всегда встречает меня тишиной. Плот отгоняешь от берега мягким толчком шеста. Вокруг плота легкая, голубая вода. Голубой цвет уходит к берегу и становится там коричневым от тайги. А еще дальше, в углу озера, вода темнеет совсем, и ее уже не видишь, а только слышишь, как в этой воде возится под глухим завалом хозяин озера. Он появляется ненадолго. Тогда по озеру идут медленные густые круги-волны. Я тороплюсь к началу этих кругов, но плот никогда не успевает вовремя. Под завалом снова тихо и глубоко. Глубину нельзя увидеть, нельзя ничего узнать в глубине. Я уплываю обратно, и на этот раз не поймав страшенную щуку. Я даже не знаю, какая она, и есть ли вообще...
      Осеннее солнце падает на тайгу. Падает заметно, на глазах, но не так быстро, как на юге. Светлая полоса на моем берегу поднимается выше и выше, она все дальше и дальше уходит от воды, вот остались только вершины деревьев, вот уже нет и их... И туман. Туман приходит оттуда, где совсем недавно возился Чертушка. Туман живет, плавает над водой, как дым, и в этом дыму, как в сказке, сейчас может появиться все самое невероятное. Дым ближе, гуще. Ты сам уже в сказке. Ты плывешь, тонешь, снова плывешь в тумане... И вдруг грохот, грохот упавшего дерева, и тут же за грохотом сзади тебя долгий и резкий треск под чьими-то тяжелыми ногами Ч это лось спускался к воде, но свалившееся дерево заставило его повернуть обратно в тайгу.
      В носу лодки снова пустой мешок. Рыбы опять нет. Опять Чертушка лне давает рыбу. Что же делать? Выходит, дедка прав...
      Сначала хозяин озера встретил меня по-царски щедро. Я торжествовал Ч таких щук и окуней мне еще не приходилось ловить простой поплавочной удочкой. Назавтра я строил самые грандиозные планы и уже видел новых побежденных щук, тяжелыми оранжевыми брусками лежащих вдоль бревен плота, а рядом с ними горбатых окуней, поблескивающих на солнце зелеными и голубыми боками. Но дедка Степанушка еще в самом начале остановил мое не в меру разгорячившееся воображение. Посмеиваясь в усы и в бороду, старик пояснил мне, что Чертушка еще не разобрался, кто и зачем наведывается на отхожее озеро. Уже сегодня ночью он соберет общее собрание и объявит всем-всем, что на озеро пришла беда. Беды следует избегать, но в то же время надо попробовать и откупиться от назойливого человека. Сегодня ночью рыбы бросят жребий и выберут тех, кто завтра обязан попасться на мой крючок. С каждым днем размер будет сокращаться: сначала девять щук, потом только три, а дальше Чертушка совсем отвернется от рыбака. И тогда на озеро можно не ходить: надо дать озеру отдохнуть, а ЧертушкеЧ успокоиться.
      Из трех порций дани дедка ошибся только в одной: только последний раз Чертушка подвел старика, и вместо нареченных трех я принес всего лишь две щуки. Дедка больше не повторял мне свою науку, а я продолжал бесцельно ходить на Верхнее озеро, считавшееся моим.
      Но знать одно поражение за другим было все неприятней, и я стал внимательно присматриваться к другим рыболовам. Сам дедка ходил на Елемское озеро подряд только два дня, но в эти дни всегда возвращался с хорошим уловом. Остальное время, когда дедкин Чертушка отдыхал, старик путешествовал к малым озеркам или покачивался в лодчонке на волнах Домашнего озера. Точно так же вели себя и другие рыбаки: день, два, много три Ч и озеро оставляли в покое. Я же нарушал это правило, и Чертушка по-своему мстил мне.
      Правда, отвернуться от меня совсем хозяину озера не удалось. Есть на моем озере большой и мрачный залив. Скорей всего, это самостоятельное озеро, которое, по обычаю местных жителей давать всему простые и понятные имена, я называл Дальним. С берега в залив давно уже падали старые, уставшие стоять у воды ели. Ели падали друг на друга, теряли ветви, обрастали скользким зеленым мхом и теперь торчали по всему заливу мертвыми корявыми рогами. До мрачного залива меня всегда провожали птицы. Я слышал голоса уток, ку-ку-вы гагар и частые свисточки куликов. У залива птицы стихали, оставались сзади Ч мрачный залив всегда молчал. Но как раз в этом заливе, видимо, и обитал главный хозяин воды.
      Ловить рыбу в Дальнем озере-заливе пробовали и до меня. Настойчивые люди не раз опускали у коряг свои сети и очень часто не находили их на следующее утро. Пропавшие сети долго пытались подцепить шестом, и когда это удавалось, рыбак видел свою снасть изорванной. Дыры были большие Ч в них могла пройти небольшая лодка. Такие сети уже не чинили, а просто оставляли на еловых стволах, и рыболовы больше никогда не возвращались сюда.
      Пробовали ловить рыбу здесь и дорожкой. Иногда за блесной кто-то гнался, но только один раз рыболову посчастливилось увидеть таинственное существо, обитающее под завалами. Существо все-таки схватило блесну и долго таскало за собой лодку. Шнур был короткий, и человеку с трудом удавалось удерживать свое суденышко на воде. Потом таинственное существо вдруг всплыло, громко перевернулось и унесло с собой навсегда кусок шнура и хорошую медную блесну...
      Теперь Дальний залив и его хозяин ждали меня. Было темно и неприятно на черной ночной воде. Лодка, которую я кое-как починил и снова спустил на воду, вот-вот должна была последний раз зачерпнуть бортом осеннее озеро. Шнур резал руку, а в лицо летели холодные тяжелые брызги. А хозяин озера то тонул, то всплывал, то снова тянул лодку за собой...
      Уже совсем в темноте я гнал лодку домой. Я снова слышал встревоженных гагар, на ходу вычерпывал из лодки воду и, еще не очень веря в удачу, нет-нет да и дотрагивался до широкого хвоста громадной щуки.
      Все! Теперь все! Больше нет никаких чертей, нет тайн, есть законы жизни подводного мира. Теперь на научной основе можно планировать завтрашние уловы!.. Но еще какой-то оставшийся в живых Чертушка снова вмешивался в мои планы, снова после двух-трех дней удачи предложил мне отступиться от воды и дать озеру отдохнуть... Откуда такая наглая уверенность мифического существа?..
      Откуда такая власть нематериального черта над представителями вполне реального класса рыб? Откуда стоическая покорность дедки Степанушки?.. Ответы на эти вопросы мне преподнесли младшие братья того самого Чертушки, которого совсем недавно выловил я в Дальнем заливе своего озера...
      Меня не раз удивлял массовый выход щук на охоту. До этого озеро казалось не очень богатым и дневной улов в полтора десятка небольших щучек считался рекордным. Но даже такой рекорд доставался после многих часов обследования каждого прибрежного участка, хоть отдаленно похожего на щучьи засады. На своем озере я знал почти все постоянные засады щук, отмечал их колышками и постепенно приходил к выводу, что щук в озере намного больше, чем постоянных засад. Правда, некоторые засады были лмногоэтажными, но даже наличие нескольких охотников в одном угодье не опровергало моего предположения.
      Убедиться в том, что щук в озере больше, чем подходящих засад, я мог всякий раз, наблюдая массовый выход хищников из глубин на охоту к берегу. На глубине щуки пребывали в состоянии оцепенения. Там их не удавалось сманить ни обещаниями, ни реальными подношениями. Но на глубине рыбины все-таки были, и, доставленные оттуда, они всегда оказывались с пустыми животами. Но вот, насидевшись на голодном пайке, щуки вырывались к берегам, и тут-то и зачинался тот самый знаменитый и не всегда точно предсказуемый жор, о котором мечтает каждый рыболов.
      Жор наводил меня на мысль, что щуки в течение длительного времени умеют вести в глубине полуголодное существование или. точнее, могут находиться в состоянии оцепенения. Жор оканчивался, рыбины снова скатывались на глубину, но не все. У берега, у затопленных деревьев, у вершин, как называли павшие в воду деревья местные рыболовы. все-таки оставались щуки, которые и служили предметом наших постоянных и далеко не бескорыстных забот. Рыб оставалось в охотничьих угодьях ровно столько, сколько могли принять подходящие для засады места... Вот тут-то и пришел ко мне ответ на вопрос, который все еще задавал мне Чертушка. Я пытался решить этот вопрос по-своему и подмеченное явление, не долго раздумывая, назвал эшелонами щук.
      Две, три, а то и четыре щуки занимали одну вершину. Рыбак не очень шумно подъезжал к затонувшему дереву, отлавливал часть щук и отправлялся дальше, к следующей вершине. День, другой Ч и озеро считалось обловленным. Такое озеро незамедлительно покидалось. Но проходило еще четыре-пять дней, и рыба снова появлялась в своих засадах, как бы приглашая рыболовов снова посетить успевший отдохнуть водоем. Рыболовы отлично знали это и объясняли предельно точно и просто: рыба должна скопиться. Какая рыба? Напуганная визитом человека, избежавшая опасности?.. Нет, новая рыба!.. И рыба скапливалась, и все начиналось сначала.
      Предположение, что у вершин скапливается именно новая рыба, требовало проверки и несколько иного подхода к обитателям подводного мира. Я отвязал от удочки крючок и заменил его мягкой тонкой проволокой. Все происходило, как при настоящей рыбной ловле, но теперь щуки без особых усилий срывали насадку с моей удочки.
      Я выбрал наиболее интересные вершины и начал около них кормить щук. Щуки быстро насыщались, покидали свои засады, но уже через полдня-день снова появлялись на прежнем месте. Так продолжалось три-четыре дня. К пятому дню рыбины становились малоактивными, лениво реагировали на мои подношения, а на шестой день хозяева засады куда-то исчезали уже надолго. Вершины замирали, щук у вершин не было, хотя здесь по-прежнему вертелась мелкая рыбешка. В такие дни озеро казалось совершение пустым. Но вот проходило два-три дня, и вершины, а следом за ними и все озеро оживали тяжелой возней и грохотом охоты Ч щуки снова возвращались в свои засады...
      Какие щуки: прежние, успевшие отдохнуть после охоты? Или другие? Но теперь моя бескровная бескровная снасть не могла помочь, и я снова вернулся к крючку. Щуки у вершин отлавливались, получали небольшую метку на. хвостовом плавнике в возвращались в свои владения. Отлов щук, метка, новый отлов Ч и ответ: каждую неделю хозяева вершин меняются. Но куда девались насытившиеся рыбины, где проводили они не один день, не переходили ли они в другие засады? Новые отловы, новые метки на хвостах, новые вершины, новая смена щук Ч и ни одной старой знакомой...
      У вершин сменилось уже два эшелона щук, наступила третья смена, и только здесь я отыскал своих старых знакомых: прежние хозяева спустя две недели вернулись на свои старые места. Новые вершины, новые опыты, и все опыты подтверждают выводы местных рыбаков: да, у обловленных, разоренных засад собирается новая рыба. Получается, что после охоты, которая длится всего три-четыре дня, насытившиеся щуки скатываются на глубину и ждут своей очереди, а в это время охотничьи угодья занимают их проголодавшиеся собратья. Щучье население как бы по установленному расписанию отправлялось на охоту. Но как устанавливалось расписание? Кто заводил щучьи часы?
      Появление щук в засадах, начало жора, которое приходилось на первые два-три дня охоты очередного эшелона, иногда связывали с фазами луны. Два года подряд я вел щучий календарь, старательно накладывал его на лунный и пришел только к одному выводу: щучьи часы заводятся каждый раз заново с началом нереста этих рыб.
      На нерест щуки тоже являются по очереди: сначала идет более беспокойная, мелкая часть щучьего населения, и только потом Ч лграждане несолиднее. Иногда нерест затягивается на несколько недель по причине неблагоприятной погоды, неподходящего уровня воды или ограниченного количества удобных для нереста мест.
      Итак, первая группа щук отметала икру и скатилась на глубину. Отдых длится полторы-две недели. Но вот первый эшелон щук отдохнул и отправился занимать охотничье угодья. Щуки охотятся, а в это время следующая партия проголодавшихся рыб прибывает к засадам.
      Как происходит такая смена: мирным путем или под угрозой агрессии?.. Возвращение щук к нормальному образу жизни после нереста происходит в той же последовательности, что и явление на нерест: сначала отправляются на охоту мелкие щуки, а потом рыбины посолиднее, и я склонен верить, что толчком к смене первого эшелона все-таки является некоторая почтительность слабых собратьев к своим более внушительным родственникам.
      Итак, новый эшелон занял место предыдущего, произошла первая смена Ч часы, включенные в начале нереста, обеспечили бесперебойную работу по летнему расписанию.
      Первый эшелон ушел на глубину. Но там, на глубине, ключи, там холод, неподвижность... А не они ли помогают щуке, которая за дни охоты довольствовалась всего пятью-семью рыбешками, переждать неделю-другую и дождаться своей очереди в установленном расписании?.. А если так, то щуки по-своему решили проблему перенаселения наших озер.
      Но за стоическое терпение в ожидании очереди природа периодически платит всем щукам сразу роскошным столом. И тогда эшелоны смешиваются, все рыбины разом выплывают из глубин и принимают участие в пиршестве... Обильный стол накрыт, осталось подать сигнал к началу царского обеда, и этот сигнал подают щукам их жертвы.
      Нерест плотвы, красноперки, массовое появление малька на открытых местах Ч и щуки поднимаются из глубин... Вот надвигается гроза, тяжелая, долгая гроза июльского северного лета, которая может греметь подряд чуть ли не полмесяца Ч впереди длительный период голода, а тут перед самой грозой суматошные стайки плотвичек, окуньков, потерявших при первых раскатах грома всякую осторожность. Щучье расписание на время забыто Ч щуки пируют разом и широко.
      Вот и сейчас с первым крепким инеем на озере объявились предзимние косяки плотвы. Они потянулись к берегам и заходили вдоль осенней поредевшей травы.
      Что не дает покоя этим рыбам? Что они ищут, бродя стаями вдоль берегов, делая круг за кругом по всему озеру? Может, они проверяют свою готовность к зиме, может, по-своему определяют сплоченность стаи? А может, это память о тех славных временах, когда их далекие предки весной и осенью совершали дальние путешествия из озера в озеро по ручьям и речкам, которые теперь заросли, обмелели и потерялись в болотах?.. И плотва ходит круг за кругом, открыто и безмятежно, навлекая на себя хищников.
      С первым крепким инеем следом за плотвой к берегам устремились и щуки... Давно пожух и обломался под холодным ветром тростник, давно упала на воду куга, потемнели и опустились на дно листья кувшинок, давно в траве не таились щуки. Но вот берега снова и последний раз в этом году ожили.
      В прозрачной осенней воде щук хорошо видно. Можно долго ехать на лодке и считать неподвижных рыб. Но щуки уже не те: броски вялые, короткие. Кажется, они спят и даже потревоженные, сдвинутые с места веслом, не так поспешно, как летом, уходят в темноту. Щукам, наверное, пора успокоиться после недавних летних охот, но плотва отправилась путешествовать, и щуки пошли за ней.
      С озера я прихожу теперь рано. Дедка Степанушка чаще остается дома и ждет меня, приносит с костра уху, кашу, чай. Потом мы зажигаем лампу. И здесь у лампы за вечерним столом над тетрадью дневника я вспоминаю прожитый день. Дедка посасывает сахар и прихлебывает с блюдечка горячий густой чай. Иногда дедка как будто куда-то исчезает. потом снова появляется и снова долго рассказывает о Чертушке: л...А он и сидит... И невесело так смотрит и ждет, что скажут... Ну, прямо человек, только в волосах и не причесан...
      В избе почти темно. Тихие, боязливые тем движутся по потолку. Тени живут помимо нас. Они дышат, ходят, добираются до дальних углов и там исчезают в темнотеЧ И снова лампа и дедкино лицо, тоже волосатое, тоже обросшее, и сказки.
      А завтра снова лес, снова треск, стуки и выстрелы деревьев, снова крики ночных птиц. голос зверя, тяжелый плеск рыбы под глухЧ завалом, и я снова буду искать тайну отхожих озер. Конечно, я найду еще много доводов, что никаких чертей нет, но снова вечером буду слушать старика и жалеть тех, кто не виды наших озер, северных закатов и восходов те таежной водой, кто не слышал лесных сказок и не попытал счастья проложить .всю грому к тайнам северной тайги.

_________________
* короткий резкий порыв ветра
** место для отдыха на таежной тропе

печатается по изданию "Рыболов-Спортсмен", 1982г.